мама Инна Лиснянская сказала сегодня:

[Наталья Югонсон]

Из письма мамы 2-го сентября 2005 года.

После разговора с тобой написала стишок. Он вертелся в голове, но я его отгоняла как умственное. Как ни странно, помог написать, сам того не зная, Чухонцев. ... Мы за ужином разговорились сначала о Цветаевой, потом о Гёте. Чухонцев упомянул «умственный» цикл гетевских стихов о Слове, о связанном с ним сотворением мира, мол, эти стихи для поэзии Гёте были необходимы, дескать, живи Пушкин долго, тоже, наверное, пришел бы к таким размыслительным стихам. Не знаю, как Пушкин, но я, наименьшая единица в русской словесности, сегодня уже не отгоняла вертящихся в голове двух строк, а уселась и записала стихотворение. Конечно, это лобовое высказывание метра, ритма и рифмы. Но пусть будет в письме к тебе:

* * *
На каждый день творенья потрачены века.
На этот век пришёлся, наверно, день восьмой,
В который отдыхает Господь наверняка,
Утратив связь на время с неистовой землей, –
Трясучка и пожары, потопы и разбой.

Воздушные пределы захватывает смог,
Кровь пропитала реки, пятнает нефть моря.
Неужто так устал ты, всемилостивый Бог?
Иль на иной планете семь дней своих творя,
Ты нас от своей мышцы умышленно отторг?

Болит от мыслей темя, от опыта – душа.
Но все мои догадки и поиски причин
Не стоят, очевидно, и медного гроша.
У жизни и у смерти зачин есть не один, –
Пересчитать не хватит ни пальцев, ни седин.

2 сентября 2005


Итак, я тебе в этом письме посылаю три стишка. Раз мои письма для тебя отдушина, то терпи мои вирши. У тебя, понимаю, работ и забот невпроворот. И все же не покидай руин, – они прекрасны. Не бросаешь же ты меня, руину, на произвол судьбы!

[Наталья Югонсон]

Из маминого письма 1997 года:

У нас с тобой трагический роман. Мы никак не совпадем в точке преломления света не только как подобные друг другу во многом, но и как совершенейшие антиподы. Почему это? Опять вопрос, и не ожидающий ответа. Я, по-моему, в начале этой тетради написала, что читателей обманываю. Да и критиков – также своей незамысловатой простодушностью. И привела в пример стих., где "ангел с вниманьем змеиным во взоре", которому я говорю:

Сон мой покинь и исчезни из были,
И не проведывай явь.

И показываю, как я переношу настоящее в прошлое, занавешивая правду. Но уж если до конца говорить начистоту, то это же я тебя отгоняла, а никакого не мужчину, не ангела.
Всё так просто, если вдуматься. Ты мне не подавала голосу почти месяцами. А я всё страдала и страдала, и с помощью стихоплетства пыталась освободиться от муки: где ты, что с тобой, почему забыла обо мне? И мне было легче сказать себе,- забыла просто так, а не потому, что плохо. Вот и я забуду, вот и я забуду просто так – уходи, не проведывай. Нормальный ход мысли и чувства. Поэтому, когда читаю самые достовернейшие комментарии – кому – что, я не верю им. Даже посвящениям не верю. Как это получается, из какого сплава тот или иной герой, даже автору не всегда и не сразу очевидно. Эпос прячется на глазном дне лирики.

Думая о твоих мыслях обо мне, мелькающих то там то тут в твоем тексте-письме, у меня опять заводится, черт бы его побрал, ямб:

От брошенных тобою фраз
Через моря и грады
Миндальным пахнет ядом.
Неужто в мой последний час
Тебя не будет рядом?

Эта ямбическая зацикленность на тебе не дает мне продыху. А о последнем часе кто не думает? Вот описал мне Казаков и устно и письменно в книге, что в Израиле на кладбище памятники безлики, и мне полегчало. Я себя с радостью обманула – никто и не посещает, выходит, кладбища в Иерусалиме, так зачем мне там лежать? Но ведь это глупость. Внешне безлики еврейские памятники не только потому, что к праху религия относится жестко (вспомни похороны дедушки), но и потому, что по закону главному: не сотвори себе кумира, никакие изображения на еврейском кладбище, в сущности, недопустимы. Но разные обманки себя и других порой очень и очень помогают. Как в жизни, так и в искусстве. Ведь всё хочет жить – и жизнь и её отображение.

[Наталья Югонсон]

Инна Лиснянская

Тихие дни и тихие вечера.
А в телевизоре – взрывы, убийства, война.

Тихие дни и тихие вечера.
А в интернете безумные письмена.

Тихие дни и тихие вечера.
А в телефоне тревожные голоса.

Тихие дни и тихие вечера, –
Плюнь мне в глаза, и отвечу: божья роса.

12 ноября 2001

[dasha_zor6kina]

Спасительные последние строки в стихах..)

[Наталья Югонсон]

Из маминого письма 1993 года:

"Какая-то историческая, библейская прапамять обо всех мучениях избранного народа мучает мой ум. Иногда мне кажется, что когда-то я жила на Святой земле в период Вавилонского пленения. Вот не приходит же мне в голову, что я жила в районе Арарата, когда пристал Ковчег. Всё это я без конца обдумываю в связи с твоим сегодняшним местопребыванием".

[Наталья Югонсон]

Из письма мамы 1993 г.

"Ничего стабильного здесь нет. Если заняться самоцитатой, то мы находимся "Меж оголеньем истины и стойкостью миража". И впрямь. На подоконнике розы, за ними – березы. Иногда то ли в природу глазом погружаешься, то ли в себя, и вдруг ощущаешь блаженство существования в мире чего-то такого, которого не касаются ни войны, ни цены, ни болячки, ну ничего… Не может быть, что это Бог! Такое умиление при таких ужасах.

А м.б. наши годы для Него менее мгновенья, как для нас бабочки. Ведь их жизнь длится день, один всего день, не считая кукольного эмбрионного состояния. Я почему-то уверена, что и бабочки переживают длинную бурную жизнь. Не зря, наверное, в древней Греции душа была не только Психея, но и бабочка. Греч. название см. в словаре, я не помню. И вообще, с чего это нынешняя литература никак не обходится без Эллады и древнего Рима. В чем тут дело? Как ты думаешь?
М.б. мы, считая себя христианами или евреями, на самом деле упали ниже язычества, многобожья и с самого низу взираем из пещеры, глядим на то, что было язычеством? Ленусенька, ну меня опять понесло к тривиальным рассуждениям. И впрямь, мать твоя – пещера".

[Наталья Югонсон]

28 августа 1998 г.
Доченька, дорогая моя!
Уселась два дня тому описать тебе полит<ическое> и соц<иальное> положение сегодняшнего дня, да вдруг, после трех первых строк, заметила, что пишу тебе белым стихом, а накануне жаловалась, что не владею этой формой, что без рифмы ничего не могу. Как говорят суеверные игроки: «Биллиард слезу любит». Вот и я слезу пустила и сразу белым стихом взорвалась, хотя и — плохо. «Взорвалась» — это слово вырвалось у меня, т<ак> как третий день трясусь после «Новостей» о новых взрывах в Израиле, — террор!

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО

Вот и кончается это безумное лето,
С резкою сменою температур: перепады
От тридцати до семи. Вряд ли ведал и Цельсий,
Что у металла такие крутые замашки:
Ртуть то взлетает на небо пламенным сгустком,
То пробивает землю голодным градом.

Голод еще впереди. Я повторяю:
Вот и кончается это безумное лето, —
С грохотом касок шахтерских о рельсы России,
Будто бы каски нуждаются в хлебе насущном
Так же, как нищий народ — в зарплате полгода.
Каски — наш колокол... А молоточком отбойным
Время бесчувственно бьет по бесчувственным рельсам.
Рельсы бесчувственны, ибо бесчувственны власти:
Что им, ворюгам, до наших стальных параллельных,
Коль на чужих параллельных металл благородный
В банки вложили на личные депозиты.
Душепродавцы. Таких и тайный советник,
И Мефистофель еще не встречали. Подробно
Знает о властных структурах разве что дьявол,
Он, их защитник, подбросил мне формулировку:
Власти бесчувственны, ибо бесчувственно время.

Время в груди моей мечется. Я повторяю:
Вот и кончается это безумное лето,
Бьется в падучей на бирже валютной. На рынке
Цены взлетают, как цельсьевой ртути не снилось,
Падает рубль, как не снилось и ртутному граду.
Вот и меня лихорадит. И зелень березы
Мнится то зеленью доллара, то мусульманским
Флагом в Кабуле или значительно ближе...
Треск в голове да и ливень в окне... А конкретно —
Здесь, в Переделкине дробно идет перестрелка
Солнцевской мафии с кем-то. На телеэкране
Прежний пахан занимает премьерское кресло, —
Время приспело свалить на юнца-технократа
Ужасы биржи и колокольные каски,
Что на Горбатом мосту оглушают булыжник,
Ибо попятились те параллельные рельсы.
А параллельные власти на красных кокардах
Черные щупальцы свастики чуть загругляют.
Воры в законе. Россия в обвале. — Как верно
Книгу назвал Солженицын, предупреждая,
Чем может кончиться это безумное лето.

Вот и окончилось...
Нет, не случайно
В это безумное лето мы хоронили
Косточки царской фамилии, чтоб через месяц
Захоронить и надежд своих давних останки.
И поневоле другой вспоминается август
Семь лет томутошний. Русской империи имя
Разом распалось на слоги, на буквы, на клички,
Будто бы тело на мясо, на жилы и кости.
Август кончается. Тычется носом дворняга
Возле помойки в газеты — в объедки свободы.
28-ое число девяносто восьмого.
Богом забытое место — Россия... Россия...

[Наталья Югонсон]

ох...

[Наталья Югонсон]

Чем я занималась? Нашей с тобой перепиской, мамочка. Поэтому так давно ничего не появлялось на этой странице. Сейчас появится.

1 марта 2001

Доброе утро, моя девочка!
Утро в окне очень красивое - белое солнце снежных барханов, но холодно - 10 мороза. Даже не верится, что сегодня по календарю первый день весны. Также не верится, что больше не будет безумных метелей. В прошлом году в это время мне вовсю писались стихи. Но не все коту масленица, настанет и Великий пост. Великий пост настал в понедельник, но не для меня. Я не пощусь, как и не постилась никогда. Пощусь только в смысле вдохновенья, но не добровольно, оно от меня отказалось.
....

Вот напишу тебе что-нибудь, а это что-нибудь вытаскивает из памяти, как крючок из озера, золотую рыбку. Да, моё отвращение к пробиванию себе дороги иным искусством, - моя золотая рыбка. Она мне принесла не одну счастливую минуту в жизни. Иначе и полминуты веры в себя не было бы мне даровано.

Возраст

Молодость - время, а старость - место.
Каждая вещь имеет названье.
Нет против места во мне протеста, -
Это к успению привыканье.

Молодость - двери. А старость - окна,
Где перемешаны быль и небыль,
Где переставлены веси и стогна,
Как в этом ветхом домишке мебель.

В этом дому, занесенном снегом,
Чудятся мне унесенные ветром,
И измеряю не времени бегом
Жизнь, а простым стихотворным метром.

В окнах метель - не пройти не проехать, -
Ни пешехода и ни извоза...
С неба косматого - снежная перхоть...
Молодость - действо, а старость - грёза.

2

Практична молодость, - а возраст
Отнюдь не опыт,
Он разве что видений хворост
Для сердца копит.

Огня я в зиму не зарою -
Приходят в строчки
Литературные герои
По одиночке.

Все живы, только постарели,
Как всё на свете -
Седой Ромео иммортели
Несет Джульетте.

На волны снежного потопа,
В окошко глядя,
Путь расшивает Пенелопа
Крестом и гладью.

О чем страдает на ступеньке
Согбенный Вертер?
А жизнь летит быстрей, чем деньги,
И всё - на ветер...

Доченька, ни с того ни с сего накатала я тебе в письмо два стишочка. Откуда они явились и для чего - мне не понятно. Не буду перечитывать и думать над ними, не то сотру. М.б., когда охлажусь, прочту их и подумаю, нужны ли, а если нужны, то что в них исправить. Пока ничего не ощущаю, кроме блаженной усталости.

[Наталья Югонсон]

Из маминого письма 1.1.1992.

До обеда ко мне приезжал фотограф из журнала "Воскресенье" (бывший "Советский Союз"), чтобы меня сфотографировать для журнала, а стихи я должна подготовить к воскресенью, т.е. к 2-го января. Вот и в моем безлюдье кто-то промелькнул. А вообще, интересно знают ли делатели этого журнала, какое неподъемное для человека название выбрали они журналу – "Воскресенье".
Думаю, что этот акт дался Христу гораздо тяжелее, чем добровольный путь на Голгофу. Легко себя принести в жертву, легче гораздо погибнуть, чем воскреснуть после гибели, имея за спиной непонимание церкви, камни, летящие в спину, чернь, кричащую: "Распни, его", ученика, которого Он обрек на предательство, и распятье.
Шутка ли воскреснуть?
Вот и я думаю, а как человечеству воскреснуть, как воскреснуть нашей душе, пережившей свою гибель. Если бы я имела на это право, я бы сказала, что уже год с лишним душа моя пребывает в медлительно-гибельном состоянии.
Но видишь, моя родная, сегодня светло мне жить от вновь обретенного душевного равновесия. Видимо, это только была иллюзия гибели, иначе – сегодняшний бы мог назваться для моей души "Воскресеньем". Весь дурной, гибельный опыт забыт, вернее забыто все худшее и вспомнено все лучшее в жизни. А что есть лучшее в моей жизни? Конечно же, безусловно – ты и дети.