мама Инна Лиснянская сказала сегодня:

[Наталья Югонсон]

11 апреля 2000

Доченька! Я решила, как и в черновике, ничего не зачеркивать в письме, и сейчас хочу записать окончательный вариант «Лета». Если бы не ты, я бы не просекла, что с первой строкой, строфой, моя третья строфа совершенно не вязалась, уж не говоря о навязчивом присутствии «души». Спасибо тебе.

Л Е Т О

Схимница зима и весна блудница -
Всё прошло, мой друг, но осталось лето,
Где на берегу смоква золотится
И стучит волна в камень парапета.

Чем, скажи, не жизнь - в памяти копаться,
Не в её золе, - в золоте песочка, -
Так вот и до мысли повезет добраться:
Память - есть душа, время - оболочка.

Так вот и поверю в то, что не грешила,
Что судьбы не жгла, не жила в позоре.
Память у меня - золотая жила,
Потому и лето, потому и море.
11 апреля 2000

Ну как? Кажется, то, что надо.

[Наталья Югонсон]

Мама, папа и я в Баку


Мы

Теперь есть страница: https://www.facebook.com/inna.lisnyansk ... fan_invite

[Наталья Югонсон]

С Галиной Бови на хайфском балконе, 2013

Посмотрела, какие стихи писала мама 12-го апреля.
Вот некоторые, датированные разными годами.

* * *

Мигает курсор на экране, как черный маяк.
Меж буквами я продвигаюсь, как между коряг.

Латиница царствует. И в мировом интернете
Кириллица бьется как, рыба, попавшая в сети.

И я, словно пленница на вавилонской реке,
Гребу и рыдаю на русском своём языке.

Боюсь, что из плена родимой не вызволю речи,
Уже в чужеземную реку вошла я по плечи

И сети распухшими пальцами яростно рву.
Во сне всё случается в точности как наяву.

Но это еще не сейчас, не сегодня случится!
Спросонок на реках отеческих плачет блудница.

12 апреля 2006

******
Не верьте классической розе,
Шиповник и тот зачах.
Стихи мы отыщем в прозе,
А прозу найдем в стихах.

Жизнь вывернута наизнанку.
Ветра на кругах своих
Глухую крутят шарманку
Под гогот парней крутых.

Где ветра конец, где источник?
Где низ бытия, где верх?
Загадка – для одиночек,
Привычное дело – для всех.

12 апреля 2006

* * *
Время собственной не знает массы.
Каменные горные террасы.
Золотые купола мимозы,
А на бреющем полёте ассы –
Серебристокрылые стрекозы.

Время своего не знает веса.
А из камня, словно из пореза,
Алые сочатся цикламены.
Чем весны цветение не месса?
Своевременно и современно

Колокольчики звонят в апреле.
А в реке на самом дне ущелья
Солнце перекрещивает тени
Божьих тварей, мыслей и растений.
Время помнит о своей купели.

12 апреля 2006

******

Бродит по округе ветер,
Шевелится тень от пальмы,
Два атланта держат эркер –
Красоту отцовской спальни.
Там бегут по стенам стебли
С розоватыми цветами,
Листья свежие поблекли,
Зеркало туманно в раме.
Пресс-папье качалка подле
Крыльев мраморных совиных:
Свет настольный светит после
Сумерек, вполне невинных,
Сумерек, пропахших йодом
Моря и морскою солью.
Где стою я перед входом,
Пред младенческой юдолью.
Там мне выпало родиться,
Жить пора легко и мерно.
Левая болит ключица,
А под ней – душа, наверно.

12 апреля 2012

Инна Лиснянская

[Елена Макарова]

******
По течению мысли кораблик плывет
Белый парус трепещет.
Это парус надежды – простой переход
От задумки до вещи.

Путь абстрактен, но четко конкретна мечта,
Т.е. греза.
Между мною и ёю всегда пустота,
Т.е. проза.

29 мая 2013

[Елизавета]

Лена, очень красиво и очень глубоко

[Наталья Югонсон]

13 апреля 2000

Стареть - это все равно жить, не старится только не живое. Не хочется сказать «мертвое». Мне кажется, что ничего, кроме жизни нет. Т.е. нет смерти, она - конечное или перевалочное состояние жизни. Подумай! Жизнь не имеет символического изображения. А вот смерть - миф, поэтому изображается в виде костлявой старухи с косой, и еще имеет разные изобразительные символы у других народов.

Инна Львовна Лиснянкая

[Наталья Югонсон]

******

Отлепи-ка, попробуй, от света тень
Или правду от мифа отъедини!
Ото дня же отъемлешь ночную темь,
Потому календарь и расчислен на дни.
И легко число от числа отнять
И в уме с концами свести концы.
Только землю от неба не отодрать:
Жизнь и смерть – сиамские близнецы.

30 июля 2009

[Наталья Югонсон]

13 мая 2000

Накрывая ужин для Семена, я посмотрела в окно, а там снег лежит на огромных, слегка вогнутых листьях лопуха, как в люльке. Или как дуст. И я вспомнила твой рассказик, который ты написала, с блеском окончив первый класс: « Наступила весна. В огороде появилась капуста. Но капусту стали есть гусеницы. Хозяйке это не понравилось. Она посыпала капусту дустом и убила гусениц». И тут же вспомнилось, какие булыжники я таскала с моря домой, промывала их и рассматривала, находя много фигур и сюжетов. Помнишь, даже профиль Пушкина четко был черным выведен по белому на одном из камней. А один камень, цвета запекшейся крови, имел форму сердца и ,чуть отступя от края, тонким коричневым цветом по форме камня также было нарисовано сердце, условное, какое на открытках рисуют. Этот камень у меня выпросил Виктор Урин, когда в 1962 году, незадолго до больницы, совершенно больная я лежала в сданной нам Уриным комнате. Скрепя сердце, отдала я ему плоское, отшлифованное морем, каменное сердце величиной с мою ладонь. С тех пор я потеряла интерес к собиранию камней, и уже к собранным камням, хотя были редкостные. Но сердце - есть сердце, и оно было сердцем коллекции. Когда мы с Семеном выступали в Нью-Йорке, ко мне подошел эмигрант Урин, работающий там на заправке автомашин. Я поздоровалась с ним неприязненно, - каменное сердечко было единственной вещью, которую я как бы от собственного сердца оторвала …
А почему мне вдруг захотелось собирать не сердолики, не агаты, которые все собирали, когда мы с тобой были за год до Набрани в Коктебеле, а те - с рисунками? Еще в детстве, лежа на песке, я смотрела на облака и видела то лица, то фигуры, то целые картины. Но облака не достанешь, не остановишь, не соберешь. И вдруг в простых булыжниках и в гальке оказалось то, что я видела, глядя в небо. Меня, почти уже тридцатилетнюю, захватила эта возможность удержать «облака». Целую тебя. Твой фантазерский мамик.

Где лежат мой отец и мальчик,
Там катком сравняли пригорок.
Стих идет от древних заплачек,
Величаний и поговорок,

И скрепляет всё, что распалось
На свои составные части:
Время жизни, пространство жизни, -
Всё, что вдруг без рифмы осталось.

Календарь, весы и рулетка, -
Только меры частей отдельных.
И моя мозговая клетка -
Лишь частица мыслей скудельных,

Потому с могил начинаю
Толь ль заплачку, то ль величанье:
Жизни нет ни конца, ни краю
И для тех, кто канул в молчанье.

Леночка, только попрощалась с тобой, как в голову пришел этот стишок, и я его записала прямо тебе в письмо. Наверное, это черновик черновика. Не знаю. Но именно об этом черновичке ты мне скажи, когда позвонишь. М.б. посоветуешь, что с ним делать. Мне покамест что-то в нем нравится. Целую. Твой графоманский мамик.

14 мая 2000

Ласточка моя! Как я и ожидала, ты позвонила мне вчера. ... На черновик стиха можешь не отвечать, я увидела сама, что он не годится. Когда очень плохо написано, то все же и мне видно. Тяжелей отличить посредственное от хорошего. Посредственность - центр круга, середина. По радиусу до окружности - до хорошего ближе, а, значит, можно и ошибиться. А явно плохое располагается в противоположном секторе круга и поэтому оно видно, расстояние до хорошего вдвое больше. В этом черновике есть зачаток некоторой мысли. Но в хороших стихах мысль либо художественно разлита, либо сконцентрирована. В черновике нет ни того, ни другого.

[Наталья Югонсон]

* * *

Душа не в занозах и плоть не в заносах, –
Зимою и летом бытую прекрасно,
Я есть пустота, сквозь меня, как сквозь воздух,
Проходит всё то, что движенью причастно, –

И стая гагачья, и стадо бизонов,
Небесные струны, и время, и люди, –
В лавровых, в терновых венках и без оных,
Заблудшие в правде, завязшие в блуде.

Всё то, что идёт, об меня не споткнётся,
И мне на идущее не опереться,
Но чьё-то дыханье во мне остаётся,
И чьё-то во мне разрывается сердце.

1988


http://www.liveinternet.ru/users/lara_r ... 316719360/

[Наталья Югонсон]

Переделкино, 2007.

"Без рифмы у меня все мысли – врозь, все чувства – вкось, а музыка – сикось-накось".
Из маминого письма от 25 августа 1998 года.