Напишу все-таки о своем любимом художнике - Хаиме Сутине (1893-1943), вдруг для кого-то его творчество станет открытием. Тем более, что в России его картин нет. Человек трагической судьбы, творивший между двумя мировыми войнами.
Родился в местечке Смиловичи, где было всего около 400 жителей, десятый ребенок в семье еврейского портного. Тяга к искусству в семье не одобрялась, родители отказывались понимать греховное, с точки зрения иудаизма, увлечение сына живописью. “Когда живешь в такой грязной дыре, как Смиловичи, нельзя и вообразить себе, что существуют такие города, как Париж. Представьте себе, что я в своем городке – я, кто сегодня так любит музыку Баха, - даже не подозревал о существовании фортепиано”, - вспоминал Сутин позднее.
В 1912 году голодный, оборванный и грязный, с нелепым мешком за плечами, почти без денег Сутин приезжает в Париж и селится в знаменитом Улье. "В "Улье" вы либо околевали от голода, либо становились знаменитыми", - писал об этом месте Шагал. Вот он, "Улей":
На протяжении всей жизни экспрессионистское начало в творчестве Сутина, присущее ему с самых ранних работ, только усиливалось: он шел от неистовой живописи к еще более неистовой. Но Сутин никогда не отказывался от натуры: все свои сюжеты он находил в окружающей жизни, трансформируя обыденное в трагедию, в апокалипсические видения, созданные только живописными средствами — мучительными контрастами цвета и яростным движением кисти.
В отличие от Шагала, Сутин не поэтизировал ни прошлое, ни родину. В его искусстве вообще не было ни ностальгии, ни пристрастий к времени или сюжетам. Он писал, что видел, и выражал, что чувствовал. Его искусство не привязано к месту. В нем нет Парижа – он не угадывается ни в интерьерах, ни в предметах. Все, что он написал, - было в определенном смысле автопортретом, даже в пейзаже и натюрморте.
Характерной чертой портретов Сутина стал контраст между резкой, экзальтированной живописью и сниженностью образов портретируемых. Острота автопортрета возникает из сочетания утрированно простонародных черт лица и утонченности отразившейся на нем внутренней жизни.
При первом впечатлении может показаться, что художник обезображивает свою модель. Деформированные фигуры и лица, непропорциональные как клешни руки, пульсирующая, словно сведенная спазмами живописная плоть. Красивая женщина на его портрете оборачивается безобразной, но в этом “безобразии”, сначала пугающем, проглядывает такая трогательная незащищенность, такая сокрушительная индивидуальность, которая делает лицо незабываемо значительным.
Современник двух мировых войн, Сутин никогда не мог примириться с мыслью о насильственной смерти. Он снова и снова будет потом писать освежеванную и распятую бычью тушу, ставшую для него символом безвинной гибели.
В живопись 20 века Сутин ввел мотив скудного натюрморта, увиденного глазами голодного. Три селедки. Пучок чеснока. Длинный кривой огурец, почтительно и аккуратно положенный на пустую тарелку. Жалкую снедь Сутин подает еще более торжественно, чем малые голландцы – свои лимоны и ветчину.
Вилки - как руки
В начале двадцатых годов дела Сутина решительно повернулись к лучшему. “Улей” и убогая мастерская в Сите Фальгиер были забыты. Сутин был в какой-то мере обеспечен и мог спокойно писать. Внутренняя жизнь его едва ли при этом изменилась. Та же “духовная жажда” и боль сжигают его, и картины его после 1925 года не становятся иными по мироощущению, просто делаются глубже, артистичнее, острее.
Когда маршаны поселили Сутина в просторном, благоустроенном ателье, он и там восстанавливал кусок “Улья”, отгораживая для себя угол и не зная, что делать теперь со своими несколькими комнатами. Став состоятельным человеком, он продолжал вести существование бедняка. Это не было причудой или игрой в богему, это страх забыть свое прошлое и уверенность, что художник должен оставаться неустроенным.
В 1943 году отказался уехать из поверженной Франции в Соединенные Штаты и во время фашистской оккупации умер в Париже.
Привожу несколько репродукций, если кто заинтересуется, можно больше найти в интернете. Использовала куски текста из книги Германа М.Ю. "Парижская школа" и книги Зингермана Б.И. с тем же названием.