Протоиерей Владимир Вигилянский4 Февраль
Семен Израилевич Липкин (1911-2003)Знаю его с юности. Его жену Инну Лиснянскую (+ 2014) – с детства, до самой кончины называл ее «тетя Инна». Они были близкими друзьями моей мамы.
Это была замечательная пара: поэты с ярко выраженным религиозным мировоззрением, он – иудей из Одессы, она – православная из Баку.
Семен Израилевич для очень многих знакомых слыл мудрецом в каком-то старинном понимании этого слова. Как и подобает мудрецу, он чаще всего говорил тогда, когда его спрашивали, никого не перебивал, не повышал голоса, не спорил, давал всегда очень точные, выверенные в уме характеристики и заключения.
В нем была одна черта, которая ныне очень редко встречается в людях – предупредительность. У нас уже вообще забыли, что это такое. Это умение избавить другого человека от неловкости и неудобства, искусство предвидения чего-то такого, что может человека смутить или уязвить, или покоробить, то есть деликатность. Это тактичность, учтивость, любезность, корректность, вместе взятые.
Последний раз мы с Олесей пришли к ним за год до смерти Липкина. Пили чай, болтали обо всем. Он по обычаю молчал. Потом вдруг предался воспоминаниям.
Рассказал, как попал в одесскую гимназию по 3-х процентной квоте для евреев. Ему было разрешено не посещать уроки «Закона Божьего», но он сам настоял на том, чтобы ходить на занятия:
– Как я могу жить в стране, которая живет по определенным законам, а я не буду их знать? У нас был священник-законоучитель, который стыдил гимназистов: «Еврей Липкин все знает на «отлично», а вы, русские неучи, урок не можете выучить!» В конце 20-х годов, когда под прицел попали священнослужители, как-то ночью раздался стук в дверь. На пороге стоял в мирской одежде священник, мой гимназический законоучитель, попросивший укрыть его на время. И мы его приютили… Я за то, чтобы сегодня во всех школах изучали «Закон Божий». Не понимаю тех, кто выступает против. Что плохого в «Евангелии»?
Потом заговорили о том, что в стране ничего не получается – какие бы хорошие идеи ни предлагались бы.
– Я бы на месте наших правителей отдал бы сельское хозяйство в руки Церкви. Смотрел по телевизору, как под Рязанью бывший колхоз отдали монастырю, и через несколько лет монахи обустроили хозяйство таким образом, что у сельских жителей появилась работа, урожаи стали вдвое больше, чем при советской власти, крестьяне начали избавляться от повального пьянства.
Слушал я еврейского мудреца и удивлялся…
Инну Лиснянскую я отпевал в переделкинской церкви, похоронили ее рядом с Семеном Израилевичем недалеко от могил Бориса Пастернака и Корнея Чуковского.
АКУЛИНА ИВАНОВНА
У Симагиных вечером пьют,
Акулину Ивановну бьют.
Лупит внук, – не закончил он, внук,
Академию разных наук:
"Ты не смей меня, ведьма, сердить,
Ты мне опиум брось разводить!"
Тут и внука жена, и дружки,
На полу огурцы, пирожки.
Участковый пришел, говорит:
"По решетке скучаешь, бандит?"
Через день пьем и мы невзначай
С Акулиной Ивановной чай.
Пьет, а смотрит на дверь, сторожит.
В тонкой ручечке блюдце дрожит.
На исходе десяток восьмой,
А за внука ей больно самой.
В чем-то держится эта душа,
А душа - хороша, хороша!
"Нет, не Ванька, а я тут виной,
Сам Господь наказал его мной.
Я-то что? Помолюсь, отойду
Да в молитвенный дом побреду.
Говорят мне сестрицы: "Беда,
Слишком ты, Акулина, горда,
Никогда не видать твоих слез,
А ведь плакал-то, плакал Христос".
Инна Лиснянская
1960