Елена Макарова » Сб июн 16, 2012 12:56 am
Без фотографий
У входа стоял Вася с фотоаппаратом.
Ой, я так плохо всегда получаюсь, - сказала Ларочка. И, правда. Сережа мой фотографирует хорошо, но на его снимках я ее не узнала. Может, у Васи выйдет лучше?
Наташе не понравился наш выбор – она пьет только сухое.
Можем еще раз сбегать.
Ради одной меня? Не стоит. К тому же нам пора.
Оказывается, Наташа с Васей были в Иерусалиме у нас дома, этого я не помню. Но вялое нежелание чего-то, и долгие сборы, - помню еще с рижских времен. Мы перебрались в палисадник, сели за большой стол. Ларочка с Сережей ушли варить сосиски.
Наташа и Вася, воспользовавшись моментом, рассказали о жизни в целом. Треть населения покинула страну, нет работы, безумное правительство, нищета. Они с Васей выпускают журнал "Христианство"…
… И на очень высоком уровне, – Ларочка пришла с сосисками, - переварила, как всегда, уж прости, Ленушка, - Сергей поставил на стол горчицу и тарелку. Наташа улыбнулась, наконец-то. Ларочкина похвала это не хухры- мухры, даже согласилась на глоток шампанского, от которого у нее наутро как пить дать будет разрываться голова.
Ой, пицца, Сереженка, вынь ее из микроволновки!
Я пошла за ним. Кухня огромная, с большим окном, глядящим в сад. На столе и в мойке грязная посуда, видимо, гостей тут с утра перебывало немало.
Сережа не пил, видимо, Ларочка, запретила, он стоял, прислонившись к притолоке и вжав голову в плечи, однако в беседе участвовал.
Наташу кусали комары.
Перешли в комнату. Кто-то позвонил и сказал, что сейчас приедет – забрать Наташу с Васей в Ригу – последняя маршрутка ушла.
Сколько же сейчас времени?
Полдевятого.
Не может быть!
Может. Я забыла про июньские долгие дни. В Израиле тьма наваливается как только сядет солнце, раз и все.
Мы остались втроем. Сережа рассказывал, как в дурдоме вместо трудотерапии, которую он терпеть не мог, его направили на музыкотерапию. Не одного, конечно. Всем раздали разные инструменты. Ему достался барабан, и было сказано, что никакой музыки, бить-колотить, выколачивать все, что скопилось внутри. Он и выколачивал. На следующий день лечащий врач сказала: "Слышала, слышала". И он так смутился, что решил больше никогда не ходить на музыкотерапию.
Вот вы как специалист можете объяснить, в чем суть такого лечения? Или например, почему я хожу только в черном?
Ленушка, Сереженька визажист и модный парикмахер, - ответила за меня Ларочка. – Он выработал стиль.
Да, для себя выработал. Мне в черном комфортно. Могу спрятаться. А вот Ларочке поди-выработай! Оденешь как человека, а она хлоп – и что-нибудь присобачит ну совсем из другой оперы.
Сережа меня стрижет! И всегда слишком коротко.
Лара! Ты же знаешь, волосы при правильной стрижке, отрастая, ложатся естественно, а если оставить длину-нетто, у тебя через десять дней будет безобразие на голове.
Евгения Гавриловна лежала на кровати и смотрела в окно. Увидев людей, она повернула голову и расплылась в счастливой улыбке.
Поглядите-ка, не стрижи ли там гнездо вьют? Летают туда-сюда, туда-сюда, как молнии…
Мамочка, это Лена, жена Сережи, из Израиля.
Надолго к нам? - матушка подала мне руку, - Как детки? Как Сереженька?
Все рассказала. А матушка за свое: а может это ласточки? Нет, похоже стрижи, Ленушка, отодвинь занавеску, раз уж рядом стоишь, и окно приоткрой.
Мамочка, заказывай ужин. Сосиски подарочные, шампанское полусухое… Шампанское-то, наверное, не стоит. Разве что капельку, в честь праздника. Ну и батюшку помянуть…
Вот и вышло: отец Серафим умер 2-го июня, папа мой в ночь с 3-го на четвертое.
Кровать, на которой уже несколько лет не вставая, лежит матушка, прогнулась под тяжестью.
Симочка соорудил тарзанку, чтоб можно было подтягиваться, но у Матушки силенок нет, особенно после долгого сна. Он-то все умел с ней делать, да вот и у меня силенок нет, мерцаю, давление… Так-то, Ленушка.
Иди, Лара, мы справимся. Сережа явно проникся ко мне доверием.
Мы протиснули простыню под матушкину спину и на раз-два-три приподняли ее. Легче было бы, если бы кровать не стояла у стены.
Слушай, Лара, это патент с простыней! Как нам в голову не пришло?
Я не стала рассказывать, откуда у меня эти знания.
Выпьем за упокой души раба Божия Григория и раба Божия Серафима…
Матушка поела, пригубила шампанского и смежила веки.
Портрет отца Серафима стоял на пианино вместе с разными фотографиями. А мой папа остался в Хайфе, на книжной полке. То ли с шампанского, то ли с тоски, охватившей вдруг, я, чтобы не расплакаться, стала представлять себе радужную картину. Райский сад, по нему прохаживаются папа с отцом Серафимом. Навстречу им Франциск Ассизкий. "О, мой Франциск, меня приблизил ты"… К чему?
Загадкою томим, Лев думал об ответе.
Как свечи, задувал слова Франциска ветер,
Но сдуть не мог их с губ, сияньем одержимых,
И вновь нагнал он Льва среди дерев гонимых
И так сказал ему:
- Будь, меньший брат, отныне
ты знатоком всех книг и всех путей в пустыне,
Знай все творения, премудростью владей,
Знай тайны совести, грядущее людей,
Едва ли радость совершенная души
Откроется до дна, запомни, запиши.
… Я говорю папочке, ну не называй ты стихи Григория Александровича стишками, он ведь может обидеться, - слова Ларочки вернули меня из рая. Скорее, я не вернулась, а просто переместилась в другой сектора рая, на кухню, где Ларочка жарила мясо на гриле микроволновки, я мыла посуду, а Сережа ее вытирал. За окном темнело.
Ларочка ни за что не согласилась вызывать такси, они подвезут меня до ближайшей станции.
А как же матушка, - думала я про себя всю дорогу, - свою я без присмотра не оставляю.
Представляешь, научилась водить машину! Батюшка уже еле передвигался, но службу вел, и в Кемери, и в Риге. Машина была ему большой подмогой.
Доехали быстро, тут же подошла электричка.
Садись в первый вагон, поздним вечером у нас не безопасно.
В первом вагоне, наверное, собрались все пассажиры этого, как выяснилось, последнего поезда в Ригу. Щупленькая старушка-контролерша продала мне билет, села рядом. Напротив разместились юные велосипедисты, они громко ругались матом, и та взялась их увещевать.
Такая вот теперь в Латвии молодежь, - вздохнула она, обращаясь ко мне. – Что хотят, то и говорят.
Я поддержала ее кивком головы и пересела на пустое сидение.
Ночная Рига блистала. Прошел дождь, и иллюминация теперь обслуживала не только сам город, но и его отражение. Светящиеся троллейбусы, ярко синяя подсветка паркового моста, придающая местности особую таинственность, памятник Свободы, торчащий белым штырем из-за деревьев, - все было узнаваемым и при этом совершенно новым. Вспомнилась картина Ури Лессера "Берлин после дождя", - там тоже был вечер, переливался разными цветами асфальт, освещаемый фарами автомобилей… Европа.
Вспомнилось, как я впервые приехала в Ригу погостить к Аврамцам. Мне было лет пятнадцать. Боря, курчавый ангел с детской фотографии, учился к тому времени в консерватории, и мы, с его друзьями-музыкантами, Ильей и Вовой, - пошли гулять по городу. Домский собор, кафе Пут Вейне (Дуй ветерок), узкие улицы старого города… Как заграницей. Хотя тогда это был Советский Союз, но запах заграницы щекотал ноздри.
Вазы для моей сирени у дежурной не оказалось, она предложила мне стакан для коктейлей, до утра.
Какая у вас комната?
514.
Я запишу, чтобы утром вам принесли вазу.
Да, и, пожалуйста, разбудите меня в семь утра.
Записала, разбудим. Спокойной ночи.
Сирень устаканена, до утра простоит. Я раскрыла настежь окно, - из открытого кафе доносилась приятная музыка, - поставила телефон на зарядку и включила компьютер. Еще одно послание из Тулы.
Елена, я буду ждать Вашего письма, потому как на "рисовальные" вопросы
хотелось бы дать "рисовальные" ответы. А это будет возможно только с
Вашей помощью.
1. Не могу просто взять листок и начать рисовать из головы. Тянет срисовывать. Как быть?
2. Если совсем не учиться рисованию, то возможно ли спустя какое-то время, калякая-малякая, дойти до правильного понимания композиции, светотени, пропорций?
3. Как не бояться рисовать то, что видишь?
Заранее признательна за ответ.
Я долго ворочалась в постели, пытаясь представить себе Тулу, в которой никогда не была, и женщину, которую никогда не видела. Первые два вопроса несложные, но вот третий… На него я не смогла бы ответить и самой себе.