• Елена Макарова. Терезин. Что пользы в истории?

    Елена Макарова. Терезин. Что пользы в истории?

    Сообщение Елена Макарова » Пн фев 21, 2011 3:02 pm

    Ответ на вопрос голландской издательницы книги "Интервью с Эрной Фурман", 2007

    Она хотела знать, почему я занимаюсь детьми и концлагерями.

    Дорогая Этти!
    Начну с конца. Мне не очень хотелось все это рассказывать, а тем более публиковать, но, если нужно для дела, расскажу.
    В Москве я попала в интернат для социально неблагополучных детей. 1961 год. Интернатом заведовала бывшая лагерная смотрительница. Например, однажды она заставила меня вылизать языком пол в своем кабинете. В классе нас было 30 человек, из них 24 девочки. Мы жили в одной длинной комнате – 12 кроватей у окна, 12 у стены. Девочки эти были из плохих семей, у некоторых родители сидели в тюрьме, или пили, у некоторых были только бабушки или опекунши., из Москвы и Московской области.
    У всех, кроме меня, были русские фамилии. Моя фамилия была еврейская – Коренберг, я приехала из Баку, где у меня были были еврейские дедушка с бабушкой, дедя и тетя, еще одна бабушка со стороны мамы и три молодые тети. Жили все очень бедно, в коммунальной квартире - на 40 соседей одна уборная и кухня, но там было тепло и все как-то более ясно, хотя там у меня умер младший брат, новорожденный, которого так все ждали и хотели, там было тесно, накуренно, у помню, что у нас была только одна смена белья. Меня водили в группу к воспитательнице Луизе Вольдемаровне, немки из прибалтики, летом мы уезжали отдыхать на море.
    А тут – холод, лагерные порядки: подъем с горном, линейка, стоять в затылок, проверка комнат – как заправлена кровать, что в тумбочке и т.д. Я ела медленно, и у меня все съедали. Над моей фамилией все потешались, обзывали меня еврейкой, это у них было ругательство. Но, самое страшное, это то, что девочки в этом возрасте занимались сексом. Они после отбоя залезали друг к другу в постели. Там был целый табель о рангах, и меня выбрала староста палаты. Я должна была ей подчиняться. Иначе она меня била. Или натравливала всех на меня во время прогулки.
    В интернате нас принимали в пионеры в метро у паровоза Ленина. Нам не разрешили к нему прикасаться пальцем – это святыня. Я прикоснулась – и меня не приняли. И, когда мы вернулись в интернат, меня закатали в одеяло и топтали.
    Видимо, я потеряла сознание.
    У меня начался невроз, слова застревали в глотке и не выходили наружу.
    Мои родители совершенно не понимали меня. Видя, что я плохо говорю, они положили меня в больницу удалять гланды. Оттуда меня перевезли загород, где я жила с чужими страухами, я всего боялась, но на природе мне было легче. Там у меня была любимая собака Малыш, но ее убили и я нашла ее в овраге.
    В это время у меня нашли сильное искривление позвоночника и положили в больницу, где я провела 2 года, а потом в лечебном интернате еще два года.
    В больнице я ходила в корсете и спала в гипсовой кроватке.
    В это время моя мама оказалась в психбольнице, она была как скелет и никого не узнавала. Папа однажды приехал за мной в больницу (100 км. от Москвы) и повез меня в мамину больницу, прощаться. Сказали, что она не выживет. Там (опять же от страшного потрясения – мама меня не узнала) у меня поднялась высокая температура, и меня некуда было девать. Папа отвез меня к маме моей матери, которая бросила мою мать, когда той было три года, и там я 10 дней лежала на столе в корсете – никто не знал, чем я больна и семья моей мамы боялась от меня заразиться.
    Я была счастлива, когда вернулась в свою больницу. У нас был очень добрый завотделением, Израиль Исаакович Кон. Одной его улыбки хватало надолго. Больница была на природе – это тоже очень было для меня важно. И главное – маленькие дети-калеки в корпусе, куда мы ходили учиться, меня ждали. Эти игры с калеками в театр, лепка с ними из пластилина, вылечили меня.
    Я думаю, что тем, кто я есть сейчас, я в первую очередь обязана молчаливой улыбке Израиля Исааковича Кона и играм с детьми-калеками.

    Мои первый интернат был своего рода ГУЛАГ. Я с детства знала про Сталина (часть семьи со стороны мамы была убита, в том числе муж той самой тети Этти, с которой мы начали нашу переписку), но я не знала механизма унижения и уничтожения. В интернате я это испытала на себе. Я помню, как мне хотелось стать, как все, иметь русскую фамилию и родителей рабочих, помню сладкую горечь унижения, когда становится до слез себя жалко.
    Но вот еще один и, может, самый важный аспект.
    Чувство вины. Я чувствовала себя виноватой в том, что хочу и не могу стать, как все. Не может быть, чтобы все были плохие, и одна я хорошая. Мне папа говорил, что в каждом существе есть Бог. А значит добро. Я изо всех сил пыталась увидеть это добро. Например, один раз директорша интерната угостила меня булкой с изюмом. Значит она добрая, а кричит на всех, потому что устает. Я тут же простила ей в душе историю с полом. Я надкусила булку и крошка упала на пол. Ее лицо тотчас изменилось, и изо рта вырвался крик. Страх перед резкой переменой мимики или состояния мне так и не удалось побороть до конца.
    Удушье, которое я испытала тогда, когда меня закатали в одеяло и топтали – было очень похоже на смерть.
    Когда я слушаю рассказы переживших катастрофу или побывавших в ГУЛАГЕ, я чувственно все это вспоминаю. Поэтому я идентифицирую себя с этими людьми.
    Но я не сказала бы, что я идентифицирую себя с жертвами, вовсе нет. Я идентифицирую себя с теми, чей опыт мне близок, с теми, кто знает, что такое деструкция. Если бы не больница, где я нашла себе судьбоносное, я бы сказала, применение в работе с малышами, мне нужно было бы всю жизнь лечить те раны, которые нанес мне первый интернат.

    Еврейско-армянская история.
    Баку во времена моего детства был интернационалным городом. В нашей коммуналке жили азербайджанцы, армяне, русские, украинцы и евреи. Никакой нициональной вражды не было.
    В Москве я резко ощутила свою чуждость.
    Летом 1968 года мы с отцом, поэтом Григорием Кориным (папа взял себе псевдоним, чтобы быть русским поэтом, и не мозолить глаза читателей еврейским именем Годель Коренберг) впервые выехали за границу, посмотреть своими глазами на Пражскую весну, вдохнуть свободу. Свободу затоптали советские танки, это произошло на наших глазах. Я не хотела возвращаться в Советский Союз, но папа настоял на этом. Он сказал, что его и маму посадят. Когда мы вернулись, мама ушла к Семену Липкину, за которого потом вышла замуж.
    Я мечтала стать русским писателем, этим объясняется и то, что я сменила фамилию после замужества с Коренберг на Макарову. Макровых очень много, для писателя плохо иметь такую распространеную фамилию, но желание быть своей пересилило.
    Еврейская литература считалась второсортной в СССР. Те еврейские писатели, которых не убили, продолжали писать на идише в единственный советский журнал «Советиш Геймланд» и никто их тогда на русский не переводил. Кроме тех вещей, которые были нужны партии и правительству.
    Повесть «Танцуйте с нами» в духе Метерлинка, которую я написала в 21 год, была изъята при наборе книги по указанию главного цензора СССР. Это случилось в 1982 году. Почему? Потому что героями повести были евреи, не участвующие в общественном производстве. Кстати, в то время я уже была Макаровой, а не Коренберг, но и это не помогло.

    В 1970\71 гг. была первая волна еврейской эмиграции, мы проводили в Израиль многих наших друзей. Я тоже хотела уехать, но мой отец был категорически против. Потом ворота эмиграции закрылись, я осталась в Советском Союзе, и двадцать лет никуда не могла выехать.
    Мы жили около диссидентской жизнью, моя мама, Инна Лиснянская, и ее муж, Семен Липкин, вышли из Союза Писателей, их книги были изъяты из библиотек, им грозили высылкой из страны. Меня допрашивали по поводу мамы, угрожали. Но тогда я работала с детьми, и писала уже не романы, а книги по искусствотерапии. И растила наших собственных детей.

    Можно еще много писать о Советском периоде.
    В 1987 году Сережа привез мне из Праги каталог «Детские рисунки из концлагеря Терезин», и я сразу поняла, что моя жизнь взяла новое направление.
    И правда. Все сошлось. Чехословакия ( моя любовь и боль), еврейство ( уничтоженная цензором книга), травма ( мое детство и работа с детьми), лагерь (первый интернат), удушение газом (удушье под одеялом) и т.д.

    В 1990 году мы уехали в Израиль. И начался совершенно новый этап моей жизни, вдалеке от родителей (они всегда были моими детьми, н самом деле), в поездках и знакомством с миром, русский язык стал вытесняться ивритом, чешским и английским, в постоянных исследованиях.
    Среда полностью поменялась, погибшие художники и дети насылали мне потрясающих людей, своих друзей, которым удалось выжить. Эдит Крамер, Эрна Фурман, Вилли Гроаг, - это список занял бы целую страницу. Появилось ощущение защищенности и открытости реальной всему, что происходит сейчас и здесь.
    Вот, собственно, и все на сегодня.
    Аватара пользователя
    Елена Макарова

     
    Сообщения: 50612
    Зарегистрирован: Вт апр 08, 2008 2:42 am
    Откуда: Иерусалим-Москва

    Re: Елена Макарова отвечает на вопросы

    Сообщение Елена Макарова » Пн фев 21, 2011 3:03 pm

    Тогда вот еще нашла!

    Меня спрашивают сотни людей – зачем тебе это?
    Ответ: Я бежала за тенью Фридл, пытаясь ее догнать, не понимая, что это моя собственная тень.
    Поиски дают все больше информации, открыты для обозрения (я бегу-то со смыслом, хоть мне и самой непонятным) сотни картин, писем, документов. Параллельно в орбиту втягиваются сотни людей, раскрываются и их судьбы. Например, ближайшая ученица Фридл Эдит Крамер, профессор искусствотерапии и известная художница – ее – жизнь, судьба, искусство. С Эдит вдруг показалось – я понимаю Фридл. Но нет, показалось. Сближение с Эдит – это да! Но Фридл опять ускользает. Наверно она непостижима – как тайна искусства и нашего бытия на этом свете.

    Второй вопрос из серии безответных: как ты к этому пришла?
    Можно попросту отделаться шуткой: шла-шла и пришла. А можно показать как наши судьбы долго шли параллельно – правда, со сдвигом в полвека, а потом, с 1988 года, стали стремительно сближаться. Сегодня мы с Фридл разъезжаем по всему миру. Вена-Грац-Чешский Крумлов-Париж-Стокгольм-Берлин… Планируется Гонконг. Интересно, с каким чувством простой гонконгец будет глядеть в глаза ребенка, нарисованного Фридл в Терезине 1944 года?

    Итак, мы с Фридл разъезжаем по миру, на каждой «станции» зритель вглядывается в ее искусство и жизнь. Я прослеживаю направление взгляда – и вхожу, через плоскость картин, через объем скульптур и пространство театральных сцен – в прошлое, мое и Фридл. И ввожу вслед за собой зрителя.

    Детские фотографии. Взгляд ребенка, рано вкусившего горечь. Раннее блаженное знакомство с искусством – Фридл в канцелярской лавке отца, я в коммунальной бакинской квартире – с открытками Гойевских дам с собачками.

    Детские рисунки. Строка из работы о детском рисунке: «Вспышками детского вдохновения непозволительно дирижировать…». Фридл работает с неблагополучными детьми в Вене, Праге и Терезине – я в Москве и Иерусалиме.

    Теннисный корт, вилла Неймана, детский сад Монтессори в Вене. Эти работы Фридл и Франца Зингера сносят фашисты. Мои «постройки» – композиции, сделанные на уроках с детьми – уничтожает «начальник клуба» в брежневском доме в Москве. Мою прозу «зарубает» советская цензура.

    «Допрос». Фридл арестовывают в Вене. Выпущенная, она бежит в Прагу. Меня запирают на 20 лет в СССР – лишают права выезда за «антисоветские высказывания по поводу событий в ЧССР в 1968 году». Бежать некуда – кругом «железный занавес».

    И все же – 1988 год, выставка на Крымском мосту, «Рисунки детей кц Терезин – посвященная Фридл». Наше первое совместное выступление. …

    И потом – свобода!
    Свобода путешествовать с Фридл по всему миру!
    Аватара пользователя
    Елена Макарова

     
    Сообщения: 50612
    Зарегистрирован: Вт апр 08, 2008 2:42 am
    Откуда: Иерусалим-Москва

    Re: Елена Макарова отвечает на вопросы

    Сообщение Елена Макарова » Пн фев 21, 2011 3:07 pm

    Все зависит от нашего представления о мире. Если считать, что физическое небытие и есть конец существования, тогда действительно страшно писать от первого лица.
    Но тогда страшно писать от первого лица и о своей жизни, которая конечна.
    Это актуальная тема в свете того, что я уже 70 дней переживаю с мамой. Выгребание из смерти в жизнь. Вчера мы с Маней вывезли ее из больницы на машине - на синее море с белыми кораблями и чайками, и кофе, и чипсами, и кебабами - как она была счастлива, как жадно ела все подряд (все, что запрещено врачами, поскольку она может подавиться, что дваджы приводило к воспалению легких!) - она ни разу не подавилась, она перешла в состояние жизни. Естественно, не навсегда. Похоже, она еще что-то недосказала про этот мир. Ее жизнь - это стихия стиха.
    Жизнь - это самое интересное,что с нами случилось.

    Я не раз замечала за собой, как мне вдруг становится неловко, как-то не по себе даже, когда я волей или неволей становлюсь соучастником драмы. Все попытки выяснения отношений со стороны моих коллег, возлюбленных или близких подруг - приводят к полному моему внутреннему устранению. Мне неинтересны ни отношения, ни анализ, ни психоанализ, ничего, что имеет дело с разборками нашей нейро или психо энергии в приложении к поведению. Поведение человека в среде себе подобных меня крайне мало интересует.

    После не перейду к да.
    Мифология, культура, история, люди и их судьбы (не сюжеты, а смысл).
    Жизнь предложила мне испытать в полной мере и насилие, и издевательство, и крушение основ всех и всяческих, и чего только не. Моим заданием было не распутывать весь этом клубок безобразий, а просто вылезти из него. Это даже не цирковой трюк.

    Иллюстраций к тому, как такое происходит в реальности, может послужить история в Историческом музее Стокгольма, где была выставка Фридл. Это огромный музей, построенный как крепость-праллелепипед с вырывом -внутренним двором. У меня была карточка-ключ, она открывает двери между крыльями здания.
    Однажды я задержалась в музее, в своем крыле. Вышла из него, прошла в следующее, чтобы сесть в лифт, ведущий к внутренней двери - выходу. Села в лифт, поехала вниз, карточка дверь не открывает. Вернулась на свой этаж - карточка меня в мое же крыло не пускает - думала позвонить из кабинета охране. Вернулась к лифту, спустилась на 1 этаж, смотрю в окно - запломбированое, можно разбежаться и ударить по нему ногой, тогда сработает сигнализация.
    А меня ровно в 7 ждала старушка, вернее, богатая леди, которая устроила у себя дома прием после открытия выставки, теперь, спустя несколько месяцев, когда я приехала разбирать выставку для перевозки в Берлин, она пригласила меня на ужин. В Стокгольме никогда не опаздывают на ужин. К тому же старушка пережила Освенцим, ее муж - Бухенвальд, и они ждали меня со своими рассказами за сервированным столом. Что делать?
    Сидеть тут до 6 утра? Осталось 2 сигареты, мобильного телефона в 2002 у меня не было, сообщить не могу.
    Ударила с разбегу в дверь. Закрыта. Вставила карточку - мигает красным, нет мне зеленого света.
    Решила посидеть на ступеньке и подумать. Выкурила сигарету. Но не думалось.
    В конце концов, что за паника, что меня так пугает - нет туалета, нет воды, осталась одна сигарета... Нет, мне не дает покоя картина сидящих за сервированным столом стариков, с их историями наготове.

    Думая о них, я подошла к той самой двери, чуть нажала на нее рукой - и она открылась. Было без 5 семь. Я вышла из тюрьмы. В кафе на лужайке сидели люди, они не имели ни малейшего представления о том, что со мной произошло. Подумаешь, вышел человек из служебного выхода!
    К старикам я опоздала на 5 минут, они меня простили.

    Я не собираюсь описывать изнутри газовую камеру. Но тема дыхания - сквозная. Вообще, избирательность - это свойство таланта, а есть он у меня или нет, кто знает? И какие это имеет значение? Я делаю, то, что под силу, а, если берусь за то, что выше моих сил, могу провалиться. Допускаю это. Но ведь интересно!
    Аватара пользователя
    Елена Макарова

     
    Сообщения: 50612
    Зарегистрирован: Вт апр 08, 2008 2:42 am
    Откуда: Иерусалим-Москва

    Re: Елена Макарова. Почему я занимаюсь этим?

    Сообщение Елена Макарова » Пн фев 28, 2011 9:14 pm

    Ох, забыла ответить на вопрос про "жить с болью". Я много лет занимаюсь творчеством погибших в концлагере людей. Может быть, вам попадались три книги из четырехтомника "Крепость над бездной", если нет, то они посвящены истории весьма поучительной. Там, в терезинском транзитном лагере, в страшных условиях, детей учили, музыку сочиняли, лекции читали и т.д. Человек столь же хрупок, сколь и силен. А силен он неимоверно. Люди на свете разные, но всем нам, при всей нашей силе и одиночестве, хочется тепла и внимания. Мне доставляет радость писать вам и для вас, это легко. Бывает и тяжело, если упираешься в стену. Вообще, нет ничего известного или испытанного. От трудных или неприятных ситуаций остается тяжелый осадок. Раньше я думала, что все можно понять, если как следует задуматься. Но с возрастом я стала иначе смотреть на это. Анализ не всегда продуктивен. В наших мозгах столько всякого барахла, а вот чувства универсальны, и со-чувствие, настоящее, работает мощней, чем логизация. Возможно ли развить в себе дар со-чувствия? Безусловно. Но это огромная внутренняя работа. Эго мешает. Обидчивость мешает. Целенаправленность мешает. Как ни странно. У меня, наверное, счасливое устройство характера (это ответ на то, как я живу с болью), я живу заново. Поэтому не очень удручаюсь и усугубляюсь от неудач и не очень воспаряю от удач. Мне кажется, что это не от меня все. Вроде как кто-то там поставил задачу и я ее решаю, или кто-то там велел делать то-то, вот я и делаю.
    Очень просто.
    Аватара пользователя
    Елена Макарова

     
    Сообщения: 50612
    Зарегистрирован: Вт апр 08, 2008 2:42 am
    Откуда: Иерусалим-Москва


    Вернуться в Лена Макарова - рассуждансы



    Кто сейчас на конференции

    Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 3