лето на крыше
– Я стих сочинил! – тут же сообщает Федя. Видно, ждал, пока я закончу читать. – Давай я тебе скажу, а ты запишешь.
Я спешно достаю из сумки ручку и записную книжку. Где мы, какая это станция?
Вот ракета летит, вот пичуга.
И цветок стоит. И нет лучше друга,
Чем солнца луч, земля, небо.
Или просто кусок хлеба,
Или звезды, или луна,
Или муж, или жена
Или все, что на земле
Хорошим кажется мне.
– Ну как, ерунда?
– По-моему замечательно.
Пока я читала письмо о легком дыхании, Федя на одном дыхании сочинил гимн миру.
«Мама, а давай больше не будем есть, тогда мы не вырастем и не умрем», – предложил мне Федя, когда ему было пять лет. Есть и более отчаянное высказывание того же времени: «Не хочу делаться старичком, не хочу умирать, не хочу в землю к червям! Пусть лучше меня током убьет».
Кладбищенская тема иссякает, как только мы приближаемся к канаве.
– Знаешь, – говорит Федя, глядя то на звезды, то в канаву, – когда мы в Химках и все одно и то же, то ка¬жется, что это не жизнь, а какая-то тренировка. Я бы, конечно, хотел жить, как Гекльберри Финн, он бродил по всей Америке, и никто к нему не приставал.
– А кто к тебе пристает, интересно?
– Я к тебе не пристаю, правда, Федь? – Маня встает на цыпочки, заглядывает в его глаза, тычется носом в щеку.
– Мам, а как ты считаешь, я красноречиво выражаюсь?
– По-моему, вполне красноречиво, – отвечаю я ма¬шинально, а сама думаю о том, как на детей вдруг, ни с того ни с сего, наваливается грусть. Казалось бы, был такой чудесный день, а Федя загрустил, захотел одиночества, чтобы никто к нему не приставал.
– Иногда мне кажется, что я выражаюсь достаточно красноречиво. Но вот прочтешь хоть одно предложение в хорошей книге и видишь, что твои слова ничего не стоят.
Умей передать ритм
«Дорогой папа! Как ты поживаешь? Как цветы? (Федя выращивает цветы и очень беспокоится, поливает их папа или нет.) Мы очень довольны, скучаем по тебе, ждем, когда приедешь. К великому сожалению я не делаю за¬рядки (лень проклятая!!!), хотя недавно утром обливался холодной водой (два раза за два дня, далеких, как числа 5 и 20), на следующий день на море делал гимнастику, нравилось, но сейчас трудно, так как у меня обгорели плечи и грудь, купаемся в море, в основном я, хотя вода не превышает +14°. Пожалуйста, когда приедешь к нам, захвати мой «Дневник наблюдений» и список внеклассного чтения. Я помогаю маме: выношу мусор, набираю воду. Мама ездит на уколы, уже чувствует себя лучше, даже ходит в магазин, конечно, в секрете от нас. Сейчас погода понижается. Утром летают чайки, а проклятые сороки все время, когда мама ложится спать, начинают, как назло, трещать и будить маму. Извини, что мало написал. Посылаю картины».
Федя рисует. Что же он рисует? Лес? Нет. Грибы? Нет. Он рисует скрипача в черном котелке с занесенным над головой смычком, роскошную даму с букетом цветов, девушку под пестрым зонтом. Рисунки мелкие, ажурные, как полевые цветы, что растут на лужайках и пестрым ковром устилают луг. Четкий контур, верно найденные позы. Такое «непрямое отражение» нашло в рисунках лесное путешествие. Скрипач – воплощение Фединых мыслей о музыке; букет цветов в руках у дамы – тот самый букет, который был мне вручен при выходе из леса; роскошная дама похожа больше на Лиду, чем на меня; девушка с зонтом – тоже персонаж не случайный: я сетовала на то, что не взяла с собой зонт и промокла до нитки.
По этим рисункам видно, насколько значима для Феди музыка. И не только потому, что его персонаж – скрипач, а потому, что сами рисунки ритмичны, музыкальны по цвету и движению. Ему впервые удалось передать динамику движения, и это впрямую связано со слушанием птичьего концерта в дождливом лесу.